Это был разгар Нового года: хаос грязи и снега, изъезженный тысячью карет, искрящийся игрушками и конфетами, кишащий алчными страстями и разочарованиями, парадный бред большого города, способный помутить разум самого стойкого отшельника. Среди всей этой сутолоки и грохота быстрой рысью бежал осел, понукаемый хлыстом какого-то болвана. В ту минуту, как осел стал заворачивать за угол тротуара, какой-то франт в перчатках, в лакированных ботинках, в жестчайшем галстуке, затянутый в новое с иголочки платье, церемонно раскланялся перед смиренным животным и сказал ему, снимая шляпу: "Желаю вам доброго и счастливого Нового года!" Затем он обернулся с самодовольным видом к каким-то своим товарищам, как бы прося их поддержать его довольство своим одобрением. Осел даже не заметил этого милого шутника и продолжал трусить со всем усердием, куда призывал его долг. Меня же охватило внезапно безграничное бешенство против этого великолепного глупца, который, казалось мне, воплощал в себе остроумие всей Франции. |